Все мы живем теперь вместе: я, Эле, Лис, Михиелькин, отец и Пьер с нами. Работы на первых порах хватает, народу ведь в городе осталось совсем мало. Бургомистром у нас теперь ван дер Верф. Он оказался храбрым человеком, зря я побоялся в тот раз сказать ему о заговоре. Рассказывали, что в последние дни осады, когда некоторым совсем уж невмоготу стало и они потребовали сдать город, ван дер Верф вышел на площадь и сказал: «Вот вам моя рука, отрубите, но город не сдам!»

Комендант ван дер Дус не умер. Он выздоровел и написал большую поэму про тяжелые дни осады. Правда, на латинском языке, хотя сам говорил мне, что от латинского несёт святым Римом.

В общем, в Лейдене оказалось много храбрых людей, зря я тогда кругом видел измену. Но всё-таки, видно, есть и такие, о ком говорилось в письме Молчаливому. Иначе как объяснить, что усиленно распространяют слух, будто городская стена у Коровьих ворот упала сама собой? Правда, под огромной грудой кирпичей не видно следов взрыва, но, по-моему, догадаться не трудно, что стены просто так не падают. Видно, кому-то из городского магистрата совсем невыгодно вспоминать о взрыве, это дело не стали даже расследовать. Странно, что и учёные-хронисты обходят его молчанием. Упала, мол, стена – и ладно, а почему, не наше дело. Но мы-то с вами знаем, что как, и молчанием нас не обманешь.

Жизнь у нас потихоньку стала налаживаться. Дамбы починили, вода спала, и хоть не время ещё забывать про полки короля Филиппа, но поля, луга, мастерские и верфи уже истосковались по рукам крестьян и ремесленников.

Эле, моя сестрёнка, ещё не забыла о своих островах. По правде сказать, и зовут-то её не совсем так. На наш лад она Эле, а по-русски, по-своему, Елка, что значит Елена. Когда я буду настоящим моряком, а это я точно решил, мы с Эле наведаемся в её родные русские земли, в те места, которые Лис называл Аренландией. Отец говорит, что это край интересный. Мне же хочется посмотреть, как на острове, где Эле жила, цветут дикие розы.

Михиелькин подумывает стать башмачником, как его отец. Он уже делает кломпы из сосновых чурок, правда, ещё грубоватые. Михиелькина мы откормили, он стал таким же толстым, как раньше, а спит ещё больше. Даже Пьер не может разбудить его громким лаем.

Наверное, вам интересно узнать про Мудрилу. Но о нём доходят только неясные слухи, один чуднее другого. Не знаю, Мудрила один тут виной или другие его земляки, но всё чаще со смехом говорят о жителях Кампена. Как сделаешь что-то не то, сразу вопрос: «Вы, случайно, не из города Кампена?» Но мне Мудрила всегда нравился, хоть был и чудак.

На могиле Караколя мы посадили красный тюльпан. Сначала один вырос, потом несколько. Теперь вся могила весной в огненных цветах. Смотрю я на них, иногда слёзы наворачиваются. Как я любил Караколя! Он ласковый был и добрый, а думал всё больше о других. Чем взрослей становлюсь, тем больше понимаю, почему он выбрал такую жизнь, почему не снимал горба. Но объяснить всё-таки до конца не могу. Я только помню его слова: «Пусть твоё сердце будет горячим, как тюльпан. Адмирал Тюльпанов – это Адмирал Горячих Сердец».

Честное слово, я этого никогда не забуду. Да и вам повторю: пускай ваши сердца горят таким же ясным пламенем, как лепестки красного тюльпана весной!